Великие моменты в компьютерных играх это небольшие празднования некоторых из наших любимых игровых воспоминаний.
У некоторых игроков “рисование карты” пользуется дурной славой, став синонимом стратегической игры, где это единственное, что можно делать. Что, конечно, может быть скучно. Когда нет вариантов для политики и дипломатии, нет интересных альянсов или торговых переговоров, или путей продвижения вперед, которые не включают в себя создание большей армии, чем у того парня, а затем насильственный захват его земель, это скучно. Но это не обязательно так.
Когда рисование карты сделано правильно, это половина удовольствия от Civilization, Dawn of War: Dark Crusade, большинства игр серии Total War и многих игр Paradox – всякий раз, когда стратегическая игра дает Вам большую карту мира и говорит: “Ну, давайте, действуйте”, позволяя Вам взять эту большую карту и поглотить ее, граница за границей.
Total War: Warhammer делает игру захватывающей, заставляя каждую армию подходить к карте по-разному. Если Вы норвежец – целая фракция викингов и оборотней – Вам не нужны города. Вы захватываете другие фракции норвежцев, избивая их лидеров до тех пор, пока они не подчинятся, объединяя Норску в единый желтый блок, но, совершая набеги на остальную часть Старого Света, Вы утруждаете себя только удержанием прибрежных поселений. Все остальное Вы уничтожаете в честь своих темных богов, посвящая каждый погребальный костер ворону, гончей или еще кому-нибудь. Ваши победы отмечаются тем, что карта медленно становится цвета пепла.
Раскрашивать настоящий дом, конечно, скучно. Но делать то же самое с картой мира – не сравнить. Клан Шимадзу не мешает мне забраться выше дверного косяка. Пираты-вампиры не защищают плинтус.
Наблюдение за тем, как континенты меняют цвет на протяжении сотен ходов, может быть, и не такое уж большое удовольствие по сравнению со стратегическими кампаниями, в которых больше возможностей для хитрости и решительных действий, но в них все же есть немного той радости от завершения пазла, того ощущения, когда издалека смотришь на мир, форму которого ты изменил, и говоришь: “Да, я сделал это”.
